– Мне не нужна твоя игрушка, сынок. Оставь ее себе.
Мальчик снова крепко обнял медвежонка.
– Где ты живешь? – поинтересовался Хендрикс.
– Там.
– В развалинах?
– Да.
– Под землей?
– Да.
– Сколько вас там?
– Сколько вас… сколько?
– Я спрашиваю, сколько вас там живет? У вас там был большой поселок?
Мальчик ничего не ответил, и Хендрикс нахмурился.
– Но ты здесь не один, не так ли?
Мальчик кивнул.
– Что вы едите?
– Там есть еда.
– Какая?
– Всякая.
Хендрикс внимательно посмотрел на малыша.
– Сколько тебе лет, сынок?
– Тринадцать.
В это было трудно поверить.
Мальчик выглядел слишком хрупким и явно задержался в росте. Вероятно, он был стерилен. Все это последствия длительной радиации. Его ручки и ножки походили на палки для чистки труб – шишковатые и тоненькие. Хендрикс протянул ему руку. Кожа была сухой и шершавой – тоже результат радиации. Он нагнулся и посмотрел ребенку в лицо: его темные глаза казались пустыми.
– Ты слепой? – спросил Хендрикс.
– Нет. Кое-что вижу.
– Но как же тебе удается избегать «когтей»?
– «Когтей»?
– Ну, этих круглых металлических штуковин, которые бегают и зарываются в землю?
– Не понимаю.
Возможно, поблизости «когтей» не было. Значительные пространства были еще свободны от них. Механизмы собирались большей степенью в местах скопления людей. Эти роботы были спроектированы так, чтобы чувствовать тепло – тепло живых существ.
– Тебе повезло, приятель, – выпрямившись, сказал Хендрикс.
– Можно мне пойти с вами, сэр?
– Со мной? – Хендрикс сложил на груди руки. – Но мне предстоит очень долгий путь. Много миль. И я спешу, – он взглянул на часы, – я должен добраться до цели засветло.
– Мне бы очень хотелось пойти с вами, сэр.
Хендрикс порылся в своем ранце.
– Не нужно тебе идти со мной, малыш. Вот, возьми. – Он протянул ребенку пару консервных банок. – Бери их и возвращайся к себе, хорошо?
Мальчик ничего не ответил.
– Я буду возвращаться по этой же дороге через день, а может, через два. Тогда, если ты снова будешь где-то рядом, я возьму тебя с собой. Договорились?
– Мне хотелось бы пойти с вами теперь.
– Путь у меня очень трудный.
– Но я не боюсь ходить пешком.
Хендрикс неловко переминался с ноги на ногу. Двое бредущих людей – это очень хорошая мишень. И к тому же, с мальчиком придется идти гораздо медленнее. Но если он будет возвращаться другим путем? Что тогда? И если на самом деле этот мальчик совершенно одинок?
– Ну ладно, пойдем вместе, малыш.
Хендрикс шел широким шагом, но мальчишка не отставал от него, прижимая к груди медвежонка.
– Как тебя зовут? – спросил майор.
– Дэвид. Дэвид Эрвард Дерринг.
– Дэвид? Что… что же случилось с твоими родителями?
– Они умерли.
– Как?
– Во время взрыва.
– Когда это случилось?
– Шесть лет назад.
– И ты все эти шесть лет был один?
– Нет. Я некоторое время был с другими людьми, но они потом ушли.
– И с тех пор ты один?
– Да.
Хендрикс посмотрел на мальчика. Он производил странное впечатление. Говорил очень мало и как-то отрешенно. Впрочем, возможно, такими и должны быть дети, выжившие среди этого ужаса. Тихими, ничему не удивляющимися. Для них не существовало ничего неожиданного. Они могли перенести что угодно. Они не знали ограничений в форме традиций, обычаев, правил человеческого общения. Единственным их достоянием был грубый и жестокий опыт тяжелой жизни.
– Я не слишком быстро иду, малыш? – участливо спросил Хендрикс.
– Нет.
– Как это тебе удалось увидеть меня?
– Я ждал.
– Ждал? – Хендрикс был озадачен. – Чего же ты ждал?
– Того, что можно поймать.
– Извини, я не понял.
– Что-нибудь, что можно съесть.
– О! – Хендрикс печально поджал губы.
Тринадцатилетний мальчик, живущий на крысах, сусликах и наполовину сгнивших консервах в какой-нибудь дыре под развалинами города, полного очагов радиации и «когтей», с азиатскими пикирующими минами над головой.
– Куда мы идем? – спросил внезапно Дэвид.
– В азиатские скопы.
– К азиатам? – казалось, мальчик, наконец, хоть чем-то слегка заинтересовался.
– Да, к нашим врагам, к тем людям, которые начали эту войну и первыми применили радиационные бомбы. Понимаешь, они первыми заварили всю эту кашу.
Мальчик кивнул. Его лицо снова ничего не выражало.
– Я американец, – с гордостью сообщил Хендрикс.
Но мальчик промолчал.
Так они и шли. Хендрикс чуть впереди, мальчик за ним, прижимая к груди свою игрушку.
Около четырех часов дня они сделали привал, чтобы пообедать. Собрав сухих веток, Хендрикс развел костер в углублении между бетонными глыбами. Он приготовил кофе и подогрел баранью тушенку.
– Держи! – он протянул мальчику банку и кусок хлеба.
Дэвид сидел у костра на корточках, его узловатые белые коленки выступали вперед. Он равнодушно посмотрел на еду и произнес:
– Нет.
– Нет? Что, тебе совсем не хочется есть?
– Совсем.
Хендрикс пожал плечами. Может быть, мальчик был мутантом, привыкшим к особой пище? Да, мальчик был определенно странным, но в этом мире произошло столько больших перемен… Жизнь кардинально переменилась. И теперь она никогда уже не станет такой, как прежде. Человечеству придется рано или поздно смириться с этим.
– Ну что ж, как хочешь, – проговорил Хендрикс.
Он сам съел хлеб и тушенку, затем выпил кофе. Ел он не спеша, размеренно двигая челюстями. Покончив с обедом, он встал, затоптал костер. Дэвид медленно поднялся, следя за ним своими молодыми и в то же время старческими глазами.